Читать интересную книгу Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая) - Валерий Язвицкий

После обычных приветствий великий князь спросил:

— Скажи, как тобя по имени величать, дабы сие, по обычаю вашему фряжскому, тобе не обидно было? Жалую яз и чту разумеющих науки разные и хитрости всякие в рукоделиях.

— Из роду яз, государь, — перевел Курицын ответ мастера, — Фиораванти, по прозвищу Аристотель, а зови меня просто по имени: маэстро Альберта.

— Сказывай, маэстро Альберта, — молвил великий князь, — что разумеешь о падении Успенья-то? Да садись тут вот — прием у меня не посольский, а дела, которые яз с тобой не един день делать буду.

Фиораванти, поклонившись, сел на указанное место, достал бумагу и тонкий уголек, которым писал вместо пера. Быстро начертил он план рухнувшего собора и, сделав расчеты стен его, столбов и сводов, Фиораванти сказал великому князю, что северная стена не выдержала тяжести сводов…

— Тонка, бают, стена-то была, — заметил Иван Васильевич.

— Не в сем дело, государь, — перевел толмач слова маэстро Альберти, — кирпич был мерой не полон, да и обожжен плохо, нужной крепости в нем не было. Глину для кирпича надо лучшую сыскать и обжигать лучше. Сие укажу яз. Укажу и как известь надлежаще растворять надобно, кирпич чтобы крепче вязала. А своды и стены надо железом крепить.

Иван Васильевич увлекся беседой, о многом в строительстве у Фиораванти выспрашивал и весьма доволен остался собеседником. Итальянский зодчий, видя такое внимание государя и будучи сам весьма поощрен, разгорячился страстью к делу своему и продолжал:

— Зодчие московские Кривцов и Мышкин — добрые мастера. Разумеют красоту строительству и меру частей строительства. Беда их токмо в том, что дробность камня, кирпича да извести ранее кладки не проверили. Белый камень, из которого своды клали, не тверд, как и кирпич ваш. Вместо сего белого камня сыскать надобно плитняковый камень. Он тверже намного и в сводах держится лучше…

— Радостно мне, — прерывая маэстро, воскликнул Иван Васильевич, — что мастера наши красоту строительства разумеют! Вот яз и хочу, маэстро Альберти, дабы ты, прилагая всю науку и хитрость строительства, красоту храму придал бы нашу, русскую…

— Я сам, государь, — продолжал маэстро, — хочу строить тобе церкви не фряжские, а русские. Я токмо пути к сему еще не нашел, а ты, любя и разумея строительство, помоги мне…

— Угре же отъезжай, маэстро Альберти, в Володимир Суздальский. Погляди там Золотые ворота, погляди собор Успенья, Пречистой Богородицы и собор святого Димитрия. Сие откроет тобе глаза на русское зодчество.

Фиораванти быстро встал и поклонился:

— Весь я в твоей воле, государь, и не токмо по долгу своему, но пуще по охоте своей. Влечет мя сие великое дело.

На другой день маэстро Альберти в сопровождении подьячего, толмача, небольшой стражи и слуг выехал во Владимир Суздальский, где ему отведены были покои в хоромах наместника великого князя.

В Москве Фиораванти оставил сына своего Андрея да ученика, именем Петр. Они в тот же день стали разбивать таранами уцелевшие стены, столбы и врата рухнувшего храма, которые с грохотом и пылью великой осыпались, привлекая любопытных прохожих. Многие же нарочито на это смотреть приходили. Бывали на строительстве великие князья, любуясь ловкостью, с которой русские рабочие под руководством итальянцев рушили столбы и расчищали место от мусора. Ездили великие князья и за Андроньев монастырь, где, по наказу маэстро Альберти, русские зодчие нашли уже глину нужной добротности, начали добывать ее из оврага и стали под руководством сына Фиораванти класть печи. Все это должно было в готовности быть к приезду маэстро, который сам укажет, какой раствор для кирпича разводить, как месить, какую форму и размер придать кирпичу и как его обжигать.

Все это весьма радовало великого князя, и он, довольный, твердил всем:

— Ныне вполне яз веровать зачинаю, что не токмо церкви каменные строить будем, а весь град наш каменный сотворим!..

К двадцать восьмому мая, когда родилась великому князю вторая дочь, Феодосья, вернулся из Владимира маэстро Альберти, а из Дикого Поля, из Орды, пришли для Москвы радостные вести.

Случилось это среди ночи, когда ждали родов у Софьи Фоминичны, и великий князь, хотя и спокоен был, все же не спал. Лежал в опочивальне своей, не раздеваясь…

Вдруг, постучав, кто-то быстро вошел к нему вместе с дворецким Данилой Константиновичем.

— Родила? — спросил Иван Васильевич без той тревоги, от которой когда-то дрожал весь при рождении сына от юной своей Марьюшки. — Сын или дочь?

— Сие яз, государь, — услышал он в ответ голос дьяка Курицына. — Весть об Орде от Даниара-царевича.

Увидев в полумраке, что великий князь вскочил с ложа своего, дьяк торопливо добавил:

— Добрые вести, государь, добрые.

Иван Васильевич глубоко вздохнул и, не говоря ни слова, трижды перекрестился на кивот, сел на постель свою и молвил:

— Сказывай.

— Сей токмо часец гонец пригнал от Даниара-царевича, — заговорил Курицын. — Заратился Ахмат с Крымом, и турки в сей рати замешаны…

— Услышал Господь, — тихо произнес великий князь и опять перекрестился. — Снова есть передышка от татар. Токмо бы Казимира опередить!

— С Кафинской Перекопи слухи идут, что турский султан Магомет посылает из Царьграда рать свою в кораблях на Кафу против Ахмата.

— Верны ли вести сии? — спросил великий князь с некоторым сомненьем. — И пошто от Старкова о сем нам ништо не ведомо?

— Может, он отсиживается в некоем граде или обратно другим шляхом пошел. Может, в полон попал — дело ведь ратное, государь. Токмо Даниар-то до сего всегда вести присылал правые с вельми малыми огрешками…

Иван Васильевич задумался и, отпуская потом дьяка Курицына, заметил:

— Может быть, ты, Федор Василич, и прав. Все же тогда в слухи сии поверю, ежели до августа Орда на нас не двинется. А ежели не двинется, то ждать надобно, что к осени и Димитрий Лазарев от Ахмата на Москву еще с миром воротится…

Снова постучали в опочивальню великого князя, и боярыня от великой княгини Софьи Фоминичны сообщила:

— Бог дал тобе, государь, дочь. Государыня здрава и радостна. Сей часец духовник ее и псаломщик будут молебен петь в крестовой…

Государь перекрестился перед образами и пошел за боярыней в хоромы Софьи Фоминичны.

За ранним завтраком великий князь был спокоен и весел. Он подробно рассказал сыну, завтракавшему с ним, о всех степных вестях.

— Главное же, сыночек, — говорил он Ивану Ивановичу, — промедление Ахматово. Поганые-то на нас ранней весной подымаются. Ныне же дни через два июнь начинается. Степные травы начнут скоро выгорать. Пропустил время Ахмат.

— А сборы-то у татар всегда долгие бывают, — заметил Иван Иванович.

— Истинно, сыночек, — одобрительно отозвался Иван Васильевич, — един круль Казимир дольше их в большой поход собирается. Татары же токмо на малый разбой борзы…

— Пошто же круль польский так на сборы тяжел?

— Шляхтой да сеймиками[70] он по рукам и ногам опутан. Без их согласия никакой войны начать не может, а главное — начать вовремя.

К концу завтрака пришел дьяк Курицын. Рассказал он великим князьям все, что от доброхотов новгородских собрано о разных «сильниках и захватчиках» новгородских из богатых и знатных бояр, из врагов московских.

— Из всего оплечья нашего новгородского, — говорил Курицын, — четверо есть наиглавные: вечевой дьяк[71] Захарий Овин, игумен Николы-Белого монастыря Сидор, подвойский Назарий да купец Иван Семеныч Серапионов. Книжней же всех и умней годами из них наименьший — Назарий. Учен многому, от немцев и по-немецки, яко по-русски, баит красно. Молодому государю добрым товарищем мог бы быть Назарий-то. Он и ратному делу добре обучен…

— Будет случай, — молвил великий князь, — покажи мне его, а сей часец поведай: как маэстро Альберта?

— С ночи приехал он, государь, из Володимира. Просит приема у тобя.

— Пошли за ним из стражи кого, а пока мне о новгородских сильниках наиглавное скажешь.

Когда Курицын вышел, великий князь сказал сыну:

— Есть еще у меня надежда, что некои из Господы за Москвой пойдут: надо и в Господе щель изделать, ежели сие возможно.

Когда вернулся Курицын, Иван Васильевич, продолжая разговор, спросил:

— Есть ли из сильников-то новгородских такие, которые к Литве тянутся?

— Да все, почитай, и богачи и знатные за Казимира, государь, и над прочими силу творят, разбоем грабят с убийствами и своих новгородских, да и ростовские земли грабят и прочее. Так вот князя ростовского Ивана Володимирыча вотчину по реке Ваге захватили новгородские бояре, братья Василий и Тимофей Степанычи. У другого князя ростовского, Федор Андреича, вотчину по реке Юмышу захватили бояре Яков Федоров да Василий Селезень. У Ивана Александрыча, у третьего князя ростовского, много вотчин похватали волостели[72] владыки новгородского по рекам Вели, Кулою и другим. Даже твои, государь, оброчные исстари погосты и слободы, как Великая Слобода и прочие, захвачены боярами из Господы: Михайлой Тучей, Иваном Максимовым, Иваном Афанасьевым и Васильем Степановым…